Однострочникам со всех концов osf

[sgxcfljd]

Разделённые по темам

ГАРРИ ПОТТЕР
ГП/\СС, а иногда ДУ, ДМ и ЛМ

- Я вчера в Косом переулке встретила Парвати, - говорит Гермиона, лениво поглаживая за ушами черного, как смоль, кота, - Она работает в отделе по контролю за анимагами, знаете?
Гарри давится сливочным пивом, но ответить не успевает.
- Неа, - приподнимает голову со спинки дивана Рон, - Что интересного говорит?
- Кое-кто из наших знакомых недавно зарегистрировался, - хитро прищуриваются девушка, предвкушая эффект от своих слов, - Снейп, представляете? В жизни не думала, что он заинтересуется анимагией.
Рон хихикает, похлопывая по спине кашляющего Гарри:
- И кем же он оборачивается? Ящерицей? Летучей мышью? Соплохвостом?!
- Работникам нельзя разглашать такие сведения, к сожалению. Но, мне кажется, это определённо должна быть змея, - Гермиона заливисто смеется, но тут же ойкает и принимается ласково гладить зашипевшего на её коленях кота, - Извини, Блэкки, я сильно тебя сжала, да?
Кот ещё раз шипит и соскакивает на пол, презрительно оглядываясь на Гермиону, запрыгивает на колени к Поттеру.
- Что, соскучился по хозяину? Вообще, Гарри, это замечательно, что ты подобрал Блэка с улицы – представить себе не могу, как тебе тут одиноко одному в этом огромном доме, - Гарри не отвечает, лишь успокаивающе почесывая коту спинку, когда Гермиона продолжает, - А ты как думаешь, кем обращается Снейп?
- Ммм... Даже не знаю. Может, скорпионом?
Неожиданно для всех кот резко подскакивает и, задрав трубой хвост, выскакивает из комнаты.
***
- По десять баллов с каждой присутствующей здесь! И двадцать баллов с вас, мистер Тафт. Вы же будущий мужчина, фестрал Вас раздери! И упаси вас Мерлин если я ещё хоть раз увижу кого либо около дверей в мои комнаты.
Гарри услышал грохот закрывающейся двери, низкий голос мужа, на распев произносящего защитные заклинания – заклятие беззвучия, защита от взлома, защита от проникновения посторонних, запрет на приём почты, заклинание прослушки и просвета коридора, отпугивающее заклинание... Без этого набора в новом учебном году не обходилось ни дня. Отложив перо в чернильницу, Гарри Снейп-Поттер поднялся навстречу супругу.
- Что, как обычно?
Тот лишь устало помотал головой, стягивая с себя мантию:
- Я сойду с ума, честное слово. Чувствую себя героем дамского романа. На День Святого Валентина мы возьмём отпуск на несколько дней и исчезнем из замка, а не то порвут ведь.
Гарри засмеялся, обнимая мужа и отеческим жестом поглаживая его по спине.
- Ладно тебе, смирись. Зато есть и положительные стороны – сегодня тебе прислали всего лишь три букета и пять писем в розовых конвертах.
***
Северус видел, что мальчишка надулся как мышь на крупу. В принципе, особо дискомфорта мужчина это не доставляло – за пол года отношений он так и не смог привыкнуть к постоянной болтовне Поттера. А тут – тишина и благодать, прямо как до того, как в его дом – и жизнь – ворвался этот растрёпанный комок шума и неорганизованности. Однако теперь, раз уж паренек изволил разделить с ним кров, еду и постель, Северус понимал, что ему тоже придется идти на уступки. Правда, он надеялся обойтись компромиссом в вопросе опускания стульчака или постоянного бардака в библиотеке, но Поттеру этого явно было мало – то, чего он требовал в этот раз, переходило все границы. Конечно, на это... «Мероприятие» его тоже пригласили, даже сову отдельную прислали, будто не знают что теперь «звезда волшебного мира» и мастер зелий живут вместе, но посещать праздник Снейп совсем не собирался. Более того, он был не против отпустить Поттера одного, но мальчишка почему то вбил себе в голову, что хочет появиться там непременно с ним, Северусом, под ручку, раз уж они теперь «пара». Северус, в свою очередь, не выносил никакой публичности и предпочитал не афишировать своих отношений, пусть о них уже и так известно всему магическому сообществу Британии. Ссоры на эту тему происходили в их отношениях вот уже месяц, однако теперь Поттер, похоже, решил использовать последнее средство.
Северус тяжело вздохнул и вошел в гостиную, где, сидя в кресле и закутав ноги в шерстяной плед, Гарри читал книжку. Мальчишка даже не удостоил его взглядом, однако Северус успел заметить как напряглись его плечи.
- Гарри...
Никакой реакции. И так уже третий день. Северус скрежетнул зубами – третий курс, ей богу, как маленький мальчик. Игнорирует.
- Гарри, послушай...
Парень поправил плед и перелистнул страницу. Мужчина еле сдержал готовые сорваться с языка маты.
- Мистер Поттер, может Вы изволите оторваться от книги и поговорить со мной?! – рявкнул он наконец.
Гарри, не ожидавший такого тона, подскочил в кресле и выронил книгу на пол. Зеленые глаза яростно впились в черные, но через секунду их взгляд смягчился.
- Свадьба уже завтра, Северус, что ты решил?
- Ты уверен что это так необходимо?
- Уверен. Женятся двое моих лучших друзей, мы обязательно должны прийти.
Северус вздохнул. Он бы и рад послать их всех подальше, но с каких то пор вот эти волшебные зеленые глаза и улыбка в них страхи ему куда дороже собственных принципов.
- Тогда пойдем в косой переулок. Мою праздничную мантию подрала чья то сова.
***
Они сидели вдвоем на широком диване, стоящем посреди уютной гостиной. Приглушенный свет огня из камина мягко падал на их лица: юноши, забравшегося на диван с ногами и мужчины, лежащего головой на его коленях.
- Северус, мы обязательно должны поехать! – парень смотрел на любовника горящими глазами. Его пальцы, запутавшиеся в черных как смоль волосах мужчины, ласково гладили макушку.
- Поттер, я думаю, ты в курсе как я отношусь к подобного рода развлечениям. Скакать вокруг открытого огня, бегать по горящим углям, прыгать в ледяную воду? Нет уж, увольте, - мужчина в трудом добавил в голос строгости, еле сдерживаясь, чтобы не замурчать как большой сытый кот от нежных прикосновений.
- Ты ничего не понимаешь, это же древний славянский праздник, день Ивана Купалы. У нас в Британии всего пара площадок для его празднования, а уж то, что тут, в Шотландии, наконец то открывается первая магическая площадка – это вообще большая удача. Ну Северус, я очень тебя прошу, поехали!
- Ты, конечно, умеешь уговаривать, Гарри, но в этот раз тебе меня не переубедить. Я считаю этот праздник глупым и участвовать в этой дикости не хочу. Можешь поехать без меня, если так хочешь.
- Ну нет, без тебя я не поеду. А если так: мы едем туда, празднуем, а на ночь трансгрессируем домой? По крайней мере, одно твое недовольство будет снято.
Мужчина поморщился и прикинул в уме какие еще плюсы, кроме, конечно, счастливого Поттера, может извлечь из поездки. В голову ничего не приходило. Хотя...
- Хорошо. Мы туда поедем, - с хитринкой в голосе произнес Снейп и добавил, увидев как расплылось в улыбке лицо юноши, - при одном условии.
- При каком? – парень насторожился.
- Если ты сегодня ночью оденешь то, что лежит в пакете внизу шкафа...
Щеки Гарри залились пунцовым румянцем. Воспоминания о пакете заставили его было вскинуться и отказаться, однако поехать на праздник так хотелось.... Пару минут желание и стеснительность боролись в нем, но, наконец, поездка победила. К тому же содержимое пакета будоражило и его фантазию с тех пор как было приобретено Северусом в закрытом магазинчике в закоулках Косого переулка.
- Хорошо...
Северус довольно улыбнулся. То, чего он так желал последние два месяца, наконец то исполнится. А еще у него в запасе останется целая неделя чтобы отбить у Поттера это его странное желание ехать на праздник.
***
- Драко, мы давно хотели тебе сказать и решили, что сегодня – подходящее время. Мы с Северусом...
- Пара? - перебивает отца блондин, флегматично ковыряясь в тарелке с пудингом, - Я знаю.
- Знаешь? – Люциус совсем не грациозно роняет вилку. Северус вздрагивает от внезапного звука.
- Ага. И мама знает.
- И мама знает?! – глаза старшего Малфоя становятся по галлеону.
- Ага. И Поттер знает.
- Откуда, Драко? - откашлявшись, спрашивает Северус.
- А потому что двери в библиотеку во время «деловых разговоров» закрывать надо.
Мужчины синхронно бледнеют.
- Мерлин, но Поттер то откуда? – нарушает молчание Снейп спустя несколько минут.
- Знаете, я давно хотел вам сказать, и, похоже, сегодня – подходящее время...


СС/НЛ
Невилл буравил тяжелым взглядом профиль «ненавистного» директора. Самым сложным из всего седьмого курса обучения было натренироваться смотреть на Снейпа с неприязнью. Кривить рот в презрительной ухмылке, слушая традиционные речи директора. И самое главное – не вспоминать. Забыть, как страшный – нет, сладкий – сон, ту ночь в конце сентября, когда он узнал правду и ту, когда... Нет, не вспоминать, нельзя выдать – ни себя, ни Северуса. Это уже не шутки, не детские тайны, как на первом курсе. На кону жизни.
Той ночью, оказавшись в кабинете директора во время очередной вылазки ОД, он не раздумывая нырнул в омут памяти преподавателя – и все изменилось. Снейпа, буквально за шкирку вытащившего его из воспоминаний, он уже не боялся. А потом были дни, ночи, недели размышлений, снов, воспоминаний, приведшие его в итоге в постель человека, которого он ненавидел и боялся всю свою жизнь.
Директор заканчивает речь и опускается на своё место – как обычно, под овации слизеринцев. Со столов Пуффендуя и Когтеврана раздаются жидкие хлопки, Гриффиндорцы застыли, как изваяния. Подавив горькую улыбку, Невилл тянется за появившейся на столе индейкой. Насколько же они высокомерны и глупы сейчас со своим презрением. Как, собственно, и он сам пол года назад.
Он научился не вызывать их. Не сразу, конечно. Пару раз однокурсники изумлялись, увидев на его губах улыбку, предназначенную «мерзкому сальноволосому ублюдку», иногда он просто, задумавшись, вступался за директора во время традиционных ежевечерних поношений Снейпа и Алекто в гриффиндорской гостиной, но каждый раз ему удавалось вывернуться. Хотя пару раз он чуть было не попался...
Однажды ночью, пробираясь коридорами замка на очередную вылазку, он встретил в коридоре ругающихся Снейпа и Алекто. Спрятавшись за доспехами, парень наблюдал их ссору, боясь вздохнуть и выдать себя. Но все мысли улетучились из головы, когда он увидел, как Алекто поднимает палочку, целясь в спину удаляющегося директора. Молниеносно выхватив свою, он прошептал оглушающее заклинание и, когда мужчина, застыв, грохнулся на пол, выбрался из своего укрытия и побежал в башню со всех ног. На следующий день Алекто проверяли волшебные палочки всех гриффиндорцев, но палочка Невилла показала, что не творила никаких заклинаний с последнего вчерашнего урока, словно бы какой-то очень могущественный волшебник ночью стёр с неё историю произнесённых заклятий. Когда он, изумленный, вскинул взгляд на директора, тот лишь презрительно поджал губы. Невилл последовал его примеру.
Усмехнувшись своим мыслям, Лонгботтом отодвинул в сторону тарелку с остатками еды и, подхватив сумку, поднялся. Обед заканчивался, пора было спешить вниз, к Слизнорту. В тот самый кабинет, где столько лет он, Невилл, желал своему профессору долгих мучений. Мерлин, как он был слеп! Ничего. Свою вину перед Северусом он загладит. Сегодня же. Ночью.


АД и немного ГГ, остальные по мелочи

- Я сказал, это здесь стоять не будет!
- Ну почему, Драко? Я так привык! Какой сочельник без...
- Нормальный, хороший такой сочельник без... Этого!
- Он был на каждом моем праздничном ужине, начиная с одиннадцати лет.
- Да ты чертов псих, Поттер. Я привык к твоим причудам, но это уж слишком. Либо отсюда уберётся он, либо я.
- Но..
- Так. Ты запретил мне обездвиживать и наряжать Критчера, и я согласился с тобой. Давай теперь ты просто согласишься со мной, и все, ладно?
- Ладно... И все равно я не понимаю...
- И не понимай. Просто сделай так, чтобы я больше этого не видел.
Гарри с сожалением закрыл крышкой массивную деревянную коробку. Куда ж его теперь девать? О! Он взмахнул палочкой, выводя на приклеенной к коробке бумажке адрес отправления: «Нумерград, камера 140». Ну а что, врядли Гриндевальду часто присылают подарки. А тут – восковая копия Альбуса Дамблдора, при прикосновении произносящая праздничную речь. Чем не подарок?
***
Все имеют право на немного праздника в это время года.
Небольшая ёлочка в углу кабинета светится, украшенная свечами и маленькими, с галлеон, шариками. Под ней лежит красивый свёрток из красного пергамента, перевязанный желтой лентой. Альбус целый день сидит за рабочим столом – ах, как жаль, что директорские обязанности не заканчиваются даже в сочельник – и старательно не смотрит на подарок. Величайший волшебник современности вполне может обуздать своё любопытство и дождаться полуночи, прежде чем снять обертку, не так ли?
Вернувшись после праздничного ужина, директор бросает быстрый взгляд под ёлку. Свёрток все ещё там, лежит и манит. Альбус делает шаг, но спохватывается и, покачивая головой, снова садится за стол. За пять минут до полуночи, он создаёт из воздуха красивый бокал, полный эля, и призывает подарок. В 00:01 мужчина держит в руках пару разноцветных вязанных носков. Улыбаясь, он прямо здесь же скидывает ботинки и натягивает на ноги носки.
- Надо же! Опять угадал! И размер в пору.
Каждый год в сочельник под ёлкой в кабинете директора Хогвартса появляется свёрток с шерстяными носками.
***
- Геллерт.
Темная фигура в углу, которую Дамблдор в первую секунду принял за гору тряпья, шевелится. Когда глаза немного привыкают к темноте, Альбус отшатывается. Этот бледный, как смерть, худой мужчина на полу тёмной камеры не может быть им. Впалые глаза, торчащие в просветах дырявой рубашки рёбра, сухие обветренные губы... Может быть, история Барти Крауча повторяется? Но нет, конечно, у Геллерта нет никого, кто мог бы принести такую жертву. А и был бы – не получилось бы, охрана у Нумерграда куда лучше, чем в Азкабане.
- Альбус. Зачем пожаловал?
- Поздравить тебя с Рождеством.
- Уже Рождество? – в голосе волшебника искреннее удивление, - Я думал, сейчас август. И где мой подарок?
Альбус усмехается в бороду.
- Ты не изменился.
- Зато ты изменился за нас обоих. Я это ещё пятьдесят лет назад понял.
Слова как пощечина.
- Прости.
Мужчина так резко поднимается на ноги, что Альбус вздрагивает, отшатываясь, но Гриндевальд проворнее – он успевает схватить его за руку, дотянувшись через прутья решетки.
- Простить? Тебя? Я никогда тебя не прощу, Альбус. Ни-ко-гда.
Он на удивление силён. Дамблдор замирает, оставив попытки вырваться.
- Ты сам сделал свой выбор. Мерлин свидетель – ты единственный, кому я никогда не желал зла. Я любил тебя.
- Твоя любовь – яд. Все, кого ты любишь, умирают – или гниют заживо в тюрьмах.
Он сплёвывает под ноги, плевок попадает на гладкий лакированный носок ботинка. В ту же секунду Альбус осознаёт, что его рука свободна. Расширившимися глазами глядя на Гриндевальда, он пятится назад, к выходу из коридора. Хриплый смех из камеры заставляет его спину покрыться мурашками.
- Что бы ты ни делал, мальчишка все равно умрет. Просто потому что ты любишь его, - последнее, что он слышит, прежде чем выскочить за тяжелую металлическую дверь. Остаток пути до аппарационного барьера Альбус Дамблдор, величайший волшебник современности, проделывает бегом.


В-Д-М
Чертовы сов. Чертовы дети. Чертово время года, когда в чащу лесов Албании слетается так много чертовых птиц. Вот будь у него тело, он бы нашёл каждого из этих маленьких паршивцев и заавадил, лично. Нет, ну это ж надо было додуматься!
«Дорогой Тот-Кого-Нельзя-Называть! В этом году я вела себя хорошо и почти не дралась с Альбертом. Подари мне, пожалуйста, коробку волшебных тянучек. Анджелина».
Или вот ещё лучше:
«Дорогой Тот-Кого-Нельзя-Называть! Пожалуйста, пришли мне совой новую магоюлу, а то Фред и Джордж сломали мою старую. Рон».
Первый год это было даже забавно, на второй начало немного нервировать, на третий Лорду захотелось крови. Как это глупо на их месте – верить, что глупое письмецо поможет исполнить их заветные желания! Но зато теперь он всегда точно знает когда приближается Рождество, а значит...
Дятел, заплутавший в чаще, вдруг резко замирает и вытягивается струной. Глаза его краснеют, и спустя секунду, он клювом начинает выбивать на коре старого дерева слова:
«Дорогой Тот-Кого-Нельзя-Называть...»


Поколение мародёров:
Нарцисса сидит у больничной койки и гладит по растрепанным абсолютно седым волосам красивого молодого мужчину.
- В этом году олени снова не привезут Рождество, Джеймс. Они заблудились в пурге десять лет назад и все никак не найдут дороги. И сколько бы ёлок не ставили эльфы в нашей гостиной, Рождество теперь – просто очередной день, в котором я буду жалеть, что все ещё жива.
Мужчина моргает, глядя в потолок своими карими глазами, и в уголке его глаза блестит слеза, словно он действительно слышит и понимает ее слова. Нарцисса давно не обманывается – просто дисфункция слёзной железы. Она вытирает каплю своим платком и гладит мужчину по щеке.
- Ты бы видел своего сына, Джеймс. Он – твоя копия! Такой же смышленый, веселый, с такими же растрёпанными глазами. Они с Драко... Не поладили. А я только посмела мечтать, как он приедет к нам летом в гости...
Вдруг к ней бочком подходит красивая рыжеволосая женщина. Осторожна глядя в лицо Нарциссе, Лили протягивает ей раскрытую ладонь, на которой лежит фантик от шоколадной лягушки.
- Спасибо, Лили, - голос Нарциссы дрожит, но она берет протянутый подарок.
Эванс – в глазах Нарциссы она навсегда останется Эванс – уходит, на прощание коснувшись пальцами руки Джеймса. Мужчина слабо улыбается в никуда. Нарцисса резко встаёт, не справившись с нахлынувшей обидой.
- Хорошо тебе! Даже сейчас, там, в своём сумасшествии, ты с ней. Опять с ней. Ну и оставайся тогда!
Ненавидя себя за эти слова, за свою несдержанность, женщина подхватывает сумочку и, прижав платок к глазам, выбегает из палаты.


Гет по ГП (Оо, сама в шоке)
Я молча смотрю, как она собирает вещи. Не в первый раз и, надеюсь, не в последний. Ох уж этот её огненный темперамент, не зря рыжих раньше сжигали на кострах – порой, их проще убить, чем вытерпеть.
- ...а раз такой умный, то и режь сам эти салаты, понятно? Я тебе не прислуга.
Она яростно швыряет в сумку попадающиеся под руку вещи. В ход идёт все – от белья до предметов мебели.
- Я то думала, что ты меня любишь. Но по твоим поступкам этого не видно.
Я только вздыхаю – знаю по опыту, что такие всплески лучше пережидать молча и, в идеале, не отсвечивая. Если начну успокаивать – будет только хуже. И правда, спустя несколько секунд, когда серебряный подсвечник, который она с усердием пыталась запихнуть в слишком маленькую для него сумочку, летит в сторону, Джинни садится на кровать и закрывает лицо руками. Вот теперь мой ход.
- Я люблю тебя, Джин. Правда, люблю. Черт с ними, с салатами, хочешь, я прикажу Кикимеру их нарезать? Только не плач.
Девушка, которую я с гордостью называю своей женой вот уже почти год, плачет, вцепившись в мою руку. Я обнимаю её, слабо улыбаясь в пахнущие яблоками волосы. Ох уж эта физиология! Ну ничего, ещё пара месяцев, и Джеймс Сириус Поттер перестанет так издеваться над мамиными гормонами.гостиной.
***
- Мерлин, мистер Поттер, Вы безнадёжны. Десять, нет, двадцать баллов с Гриффиндора! Если бы кто-то решил взорвать Хогвартс и оставить на его месте пепелище, достаточно было бы попросить Вас сварить простейшее зелье за первый курс! И это называется подготовкой к ЖАБА? Как вы собираетесь сдать выпускные экзамены, если не способны отличить корень златоглазки от цветков краснотера? Придёте вечером на отработку. К Филчу.
Гарри скрипнул зубами и молча кивнул. Этот старый оборотень просто вымещает на нем свои комплексы, его надо пожалеть – вспомнил он слова Гермионы. Жалеть получалось слабо, а вот вызванный в голове образ Снейпа, варящегося в мучениях в собственном котле, вызвал удовлетворение.
- Я не слышу, мистер Поттер.
Какой смысл быть героем магического мира и спасителем Британии от Великого-и-Ужасного, если топить своего преподавателя Зельеварения в унитазе Плаксы Миртл он может только в мечтах?
- Как скажете, сэр.
Он почувствовал, как Джинни, сидевшая рядом с ним, сжала под партой его руку, её сладкое тёплое дыхание коснулось мочки его уха.
- Зато теперь мы можем сидеть за одной партой.
В её голосе улыбка. Гарри усилием воли расслабляет напряженные мышцы, позволяет себе беззвучно усмехнуться – в конце концов, она права, теперь они вместе почти двадцать четыре часа в сутки, это компенсирует некоторые мелкие неудобства.
- Ещё минус десять баллов с Гриффиндора. Мисс Уизли, нежничать будете за пределами подземелий. Мистер Поттер, пересядьте на первую парту к мистеру Нотту.
Нет, ну не мудак ли?!
*** Невилл учит омелу чтоб появилась над ним с Джин
Нет, блин, омела. Неет. Это Полумна – видишь, у неё светлые волосы и взгляд сумасшедшей, с ней мы целоваться не будем. И нет, это тоже не она – это Парвати. У неё рыжие волосы – рыжие, словно первые огоньки весной. О, Мерлин, омела, ты что, это же Фред! Нет, Фред, это просто совпадение. Я не буду, Фред, НЕТ! Омела, она – девушка. Ты сможешь отличить её по груди. Рыжая и с грудью, понятно? Воооот, так то лучше.
- Ой, Джинни, кажется, над нами висит омела?


КК
Шестнадцать лет - слишком много и слишком мало. В шестнадцать лет ты можешь все - или думаешь, что можешь. В шестнадцать лет ты не спрячешься за спасительной дверью выручай-комнаты когда в замке сражаются твои друзья. В шестнадцать лет ты не подумаешь о родителях, ждущих тебя дома, о брате – нет. Шестнадцать – возраст смелости, отчаянности, безответственности... И любви.
Колин чувствует, что сил остаётся предательски мало, но рука с волшебной палочкой взлетает вновь и вновь, поражая наступающих врагов замораживающим заклинанием. Он бы и рад отступить к стенам замка, спрятаться внутри на пару минут, дать себе передышку, но вот беда – спереди пожиратель, сзади – акромантул, и бежать уже некуда. Он устал, магическое истощение словно пригибает к влажной земле, но он вновь и вновь ставит щитовые чары и посылает в темную фигуру напротив голубые вспышки. Боль в задетой режущим заклинанием руке – это ничто по сравнению с внутренней болью, которую он испытывает вот уже год, зная, что любимый человек сейчас где-то далеко и, возможно, в смертельной опасности. Мысль о черноволосом волшебнике помогает сосредоточиться и раз за разом отражать удары пожирателя. Где-то совсем рядом под сводами замка Гарри, он жив, и должен выжить в этой битве, а значит, Колину нельзя опускать палочку, нельзя сдаваться. Чем больше приспешников безносого ублюдка обезвредит Криви, тем больше у Гарри шансов на победу. Колину шестнадцать лет, но он точно знает, как им победить тьму. Секрет в том, что...
Наконец, голубая вспышка заклинания из его волшебной палочки достигает пожирателя. Мужчина застывает и, словно мраморная статуя, падает ничком на землю. В эту же секунду акромантул атакует сзади, прорывая щитовые чары, и его лапы тянутся к беззащитной шее.
Свет далеких, холодных звёзд – последнее, что видит Колин в своей жизни. Но он не боится. Страх - пусть он остаётся тьме. А они – свет. И они точно выиграют, главное – чтобы все узнали секрет победы: побеждают те, кому есть что защищать.
Колину было что защищать. Всю свою короткую жизнь Колин любил только одного человека - Гарри Поттера. У Колина была счастливая жизнь.


Кроссовер ГП и Хауса
Я, видать, совсем спятил, но окей, я согласен. Но мне нужна моя команда.
Седой старик в странном колпаке – видимо, он тут главный – покачал головой:
-Простите, мистер Хаус, но это невозможно – мы не можем посвятить в это так много людей.
-Вы же не рассчитываете, что я смогу сделать всё сам?! – Хаус негодующе взмахнул тростью, - Мне нужна команда.
-Значит, Вам придётся набрать её из того, что есть.
Тяжелый вздох.
-Хорошо. Что есть?
*
Через полчаса в комнате набирается человек двадцать. В основном молодняк – наверняка несовершеннолетние. Хаус недовольно хмурится:
-Для начала – кто тут самый умный?
В толпе начинается возня, вперёд выпихивают покрасневшую девушку – юбка до колен, торчащие во все стороны волосы, книжка в руках – ну вылитая Мастерс.
-Беру. Идём дальше – кто вечно делает не то, что ему велят?
Толпа реагирует ещё более бурно и, наконец, ставит перед ним возмущенно сверкающего глазами парня – в круглых очках и странным шрамом на лбу.
-Пойдёт. Теперь – кто-нибудь, кому в голову могут прийти самые неожиданные и непредсказуемые идеи.
Один взгляд на светловолосую девушку с чуть раскосыми серыми глазами и:
-Это то мне и нужно. Теперь последнее - нужен ещё кто-то, кто будет молча мне поддакивать.
В кабинете наступила абсолютная тишина. Все растерянно оглядывались, пытаясь вычислить жертву. Наконец какой-то светловолосый юноша вытолкал вперёд двух тумбообразных парней:
-Берите обоих, второй в подарок.
Хаус смерил взглядом свою новоявленную команду и, тяжело вздохнув, обернулся к длиннобородому старику:
-Ладно. Где у нас больной?
***
-Я не буду с ним работать.
-Отстань.
-Я подам протест!
-Посмею напомнить, что главврач здесь я. И твой протест я рассматривать не буду. Как и предыдущий. Как и все предыдущие.
Хаус нетерпеливо разводит руками:
-Он создаёт антирабочую атмосферу!
-Это ты создаёшь антирабочую атмосферу, а он – дипломированный специалист с огромным опытом работы.
- Он довёл Пак до слёз. Ты представляешь, я за год не смог, а у него получилось за пятнадцать минут. Ну то есть я имел в виду… А, кого я обманываю, я имел в виду именно это. Я не буду с ним работать!
Господи, Северус работает в отделении диагностики всего неделю, а эту фразу Кадди слышит, кажется, раз пятидесятый. И когда Хаусу надоест?
-Хаус, хватит. Не нравится – увольняйся. Доктор Снейп – находка для нашей больницы, и терять его я не собираюсь.
-Эй, так не честно! Я сюда раньше пришел, почему я то должен уходить? Ладно. Я сегодня добрый. Согласен терпеть его в своём отделении если ты проведёшь в мой кабинет кабельное. С порнушкой.
-Ладно.
-Ладно?
-Да, Хаус, я согласна. Если после этого ты оставишь меня в покое…
-Договорились! А холодильник с пивом?
-Не хамей.
*
Хаус заходит в свой кабинет. За рабочим столом сидит, развалившись, мужчина в черных джинсах и свитере.
-Ну?
-Согласна, конечно. Мои идеи по определению хороши. Будет нам кабельное.
-А пиво?
-Ну, не всё же сразу…


ОРИДЖ
- С Новым годом! Я принёс тебе подарок.
Смахиваю крошки и грязь с холодной столешницы, ставлю на неё коробку с большим красным бантом. Коробка красивая, на ней олени, запряженные в сани, везут по небу смеющегося бородатого дедушку, сзади к саням привязан пухлый мешок с подарками. Прорисовано так хорошо, что кажется, вот-вот услышишь звон бубенцов, привязанных к витиеватым рогам Скакуна, Кометы и остальных. Ты молча улыбаешься, глядя, почему-то, мне в глаза, а не на подарок.
- Я сегодня бродил по магазинам, выбирал, что бы подарить Кати, Эшу и остальным. Там такая толкучка! Думал, меня затопчут. Вспоминал, как мы с тобой в прошлом году купили все ещё в ноябре, жалел, что теперь вот опять все затянул до тридцать первого. Но ты же понимаешь, столько всего свалилось – я прошлую ночь буквально ночевал на работе, готовил проект для нового здания Красного Креста в Камбодже, им, как всегда, все надо срочно и вчера. Наутро домой приполз еле живой, только прилёг, а тут у Маркиза опять эпи приступ случился, пришлось мчаться к ветеринару. В общем, подремал днём пару часов, помчался в Вестфилд, закинул покупки домой и к тебе, таксист, зараза, содрал с меня тройную таксу за поздний вызов в праздничную ночь, ну да ладно. Кстати, насчёт покупок. Может, все таки глянешь, что я тебе принёс? До полуночи я просто не дотерплю.
Медленно, дразня твоё любопытство, развязываю бант. Может быть, я слишком самоуверен, но знаю, что тебе понравится. Откладываю в сторону крышку и достаю из коробки увесистый потрёпанный том. Твоя улыбка становится изумленной. Книга 1766 года, настолько старая, что буквы на обложке стёрлись, но ты узнаешь её из миллиона. «Заповеди корсиканца», конечно, Томас Майер, «несуществующий» тираж, изъятый из издательства ещё до начала продаж. Судьба сотни напечатанных экземпляров точно не известна – по официальной версии их сожгли, но год из года то тут то там появлялись упоминания о них, ими торговали на подпольных аукционах, сумасшедшие букинисты вроде тебя закладывали свои дома ради одной возможности иметь у себя такую книгу. Дома у тебя нет, но, думаю, ты бы продал почку, если бы узнал, где проводятся торги. А я тебя опередил. Пол года назад купил её у торговца, и лучше тебе не знать, какой дьявол мне в этом помог.
Под твоим пораженным взглядом ставлю на стол два узких бокала на высоких ножках, на середину, чтобы не соскользнули с мокрой поверхности. Достаю из рюкзака бутылку шампанского, пробка с громким хлопком вылетает из узкого горлышка. Твоё любимое, настоящее, французское. Не знаю, как ты можешь пить такую кислую дрянь, но ладно, зато тебе приятно. На часах без трёх минут двенадцать – наверное, Большой Бен уже бьется, завёрнутый в одеяло, а вокруг Вестминсторского дворца уже собралась толпа зевак. И я рад, что отказался встречать Новый год с друзьями, настойчиво звавшими выбраться с ними к Тауэру. Мне гораздо уютнее здесь, с тобой.
В Англии принято целоваться под звон Биг Бена, примета обещает влюблённым, поцеловавшимся в новогоднюю ночь, целый год совместного счастья. И, хоть я и ирландец, беру в руки бокалы, сажусь рядом с тобой, улыбаясь. Секундная стрелка на наручных часах начинает обратный отсчёт: десять, девять, восемь, семь... Прижимаюсь губами к твоим – они холодные, как снег, но мне все равно приятно. Тишина вокруг кажется дикой – будь здесь телевизор, звон колоколов отдавался бы эхом в ушах. Медленно отстраняюсь и замираю, пытаясь по старой детской привычке услышать тихий шорох шагов наступившего Нового года. Ты улыбаешься, глядя куда-то за моё плечо. Осторожно чокаюсь с тобой, звон хрусталя кажется оглушающе громким. Пью залпом, морщась – нет, ну как тебе это может нравиться, серьёзно?
- Ладно, пора. Теперь, раз Новый год уже начался, подарок целиком и полностью твой.
Открываю книгу на середине, достаю из кармана поцарапанную зажигалку. Яркий огонёк трепещет под лёгким ветерком, но быстро набирает силу, перекидываясь на ветхие страницы. Кладу разгорающийся том на камень и снова сажусь рядом. Мы вместе смотрим, как редкое коллекционное издание ярко полыхает, превращаясь в горстку пепла – я устало, а ты с некоторым сожалением.
Когда переплёт, последний раз вспыхнув, рассыпается на тлеющие кусочки, я закрываю глаза и, обняв руками надгробный камень, утыкаюсь лицом в твою фотографию.


ДОКТОР ХАУС
Гет и джен по Доктору Хаусу

В своё оправдание Тринадцать могла бы сказать, что раньше таким она не занималась. А вот сегодня так сложилось – свободная минутка, глянцевый журнал, гороскоп совместимости...
Тауб был отброшен сразу. И дело даже не в том, что он – рак. Ну просто... Это же Тауб!
Водолей Катнер был пристально рассмотрен с всех сторон: не то, чтобы Рэми уж больно он нравился, просто водолеи обещали ей, рыбе, «настоящий фейерверк эмоций». Но Катнер... Тринадцать отбросила эту идею.
Следующей на очереди оказалась Эмбер. Не то, чтобы Рэми всерьёз размышляла насчёт отношений с этой зазнавшейся идиоткой, но ведь надо отработать все варианты. Но, к её облегчению, Волакис была козерогом, а с козерогами у рыб дела обстояли не очень то.
Форман был девой и, судя по гороскопу, подходил рыбам меньше всего. Это открытие расстроило Тринадцать ровно на тот промежуток времени, пока она не вспомнил об ещё одном кандидате на место под солнцем. День рождения этого кандидата располагался где-то между 14 и 17 мая. Телец. Рэми улыбнулась, увидев на пересечении рыб и тельцов: «крепкие отношения, возможны разногласия, но зато сильная эмоциональная привязанность».
-Что читаешь? Опять свою глянцевую макулатуру?
-О, доктор Хаус, вы то мне и нужны, - хищно ухмыльнулась, отбрасывая журнал, девушка.
*** заявка - Уилсон ужасный педант, но пытается это скрыть.
-Лиза, в чём проблема? Мы договаривались встретиться в 10:00, а сейчас уже 10:15 и я всё ещё жду тебя! Какие пробки, ты ездишь в эту больницу уже черт знает сколько лет! Я не ору, я предельно спокоен, просто мне нравятся пунктуальные люди. Ну неужели нельзя было как-то распланировать… Лиза… Лиза? Бросать трубку тоже невежливо!
---
-Лиза, ты где? Ещё едешь? Да нет, конечно, я подожду.
***
-Медсестра! Как Вас... Джулия? Да, Джулия, что это такое у Вас на халате? Ну вот же – пятно! От чего оно? Замечательно, по больнице расхаживает рассадник микробов! Да потому что если Вы не удосужились сменить халат после того, как посадили на нём пятно кетчупа, то не удивлюсь, если узнаю, что Вы и руки не моете после уборной. А вы ведь медсестра, с больными общаетесь, что, если занесёте им заразу какую-нибудь? И не надо плакать – просто смените халат, и всё!
---
-Медсестра, смените халат, у Вас тут пятно.
***
-Сестра, дайте мне историю болезни Луиса Вартона. Ну, где вы там? Неужели нельзя быстрее? Как не можете найти? У Вас же там всё по алфавиту расставлено! Ну почему нельзя просто вовремя всё положить на место, а не складывать всё в кучу, а потом рыться в ней, как в горе мусора? У меня тоже много дел, но я их выполняю в срок!
---
-Сестра, можно мне историю болезни Луиса Вартона? Да, благодарю, это она.
***
-Хаус? Я работаю. Нет, я занят. Выйди, прошу. Я звал? Я звал тебя три часа назад, но ты не пришел. Как можно опоздать на три часа?! Ну и чего ты расселся? Ко мне сейчас придёт пациент, выметайся. Эй, это мой кабинет, а не закусочная, так что иди жрать свои гамбургеры к себе. Нет, я не буду. Ради бога, Хаус, убери ноги со стола, там мои бумаги. Что? ПМС? У меня? Идиот! Хаус, хватит, отдай историю болезни, ты её порвёшь…
А, черт с тобой, делай что хочешь, что я стараюсь – ты всё равно неисправим!
---
-Хаус? Я работаю. Я звал тебя три часа назад. Ко мне сейчас придёт пациент – не мог бы ты найти другое место, где можно пообедать? Нет, спасибо, я не голоден. Хаус, бумаги… Хаха, очень смешно.
А, чёрт с тобой, давай сюда мой гамбургер.
***
Тауб смотрит на неё глазами недоенной коровы. От этого ни капельки не легче, и Тринадцать хочется его прогнать.
-Как ты себя чувствуешь?
И правда, как? Как себя может чувствовать человек, только что переживший инсульт из-за аномально быстро развивающегося Хантингтона? Впрочем, миртазапин действует, и уже даже не так хочется повеситься.
-Нормально.
Тауб медленно подходит к кровати и неловко берёт её за руку. Молчит. В палате мерно пищат приборы, отсчитывая пульс. Тринадцать вдруг нестерпимо хочется прогнать бывшего коллегу, но она только отнимает руку и смотрит в окно.
-Когда тебя выпишут?
-Через неделю – хотят убедиться, что не будет рецидива.
Тауб смотрит, как на умирающую – сочувственно и как-то нежно. Чересчур нежно. Тринадцать это не нравится. Крис хороший парень, не хочется давать ему ложную надежду.
-Зачем ты пришёл?
-Хотел убедиться, что ты справляешься. Ты ведь справляешься?
-Нет.
Врать не хочется. Не сейчас.
-Хочешь, я побуду с тобой?
-Нет, Крис, не надо. Пожалуйста, передай Хаусу, чтобы забрал меня из больницы в субботу. Если откажется, напомни, что он обещал.
Смотрит непонимающе, но, кажется, догадывается.
-Тринадцать…
-Нет, Крис.
-Ладно. Я буду по тебе скучать.
Тринадцать смотрит, как он выходит из палаты, прикрывает за собой дверь и пару минут стоит, прислонившись лбом к деревянному косяку. Когда он уходит, Рэми вытирает слезу и закрывает глаза. Её жизнь была оплакана уже много раз, стоит ли плакать о ней ещё?
***
Чейз сидел на красном кожаном диванчике в самом углу зала и позорно, по-детски дулся. Да, это всё игра, и нет никакой объективной причины для обиды, но всё же его мужская честь была задета. Она играла лучше. Она выбила подряд три страйка, а он всего лишь какие-то две жалкие восьмёрки и девятку. После чего сослался на головную боль и уселся тут, чтобы потягивать пиво и раздраженно наблюдать за игрой Эллисон и Тауба. Тауб маленький, но ловкий, шар прокатился по дорожке и снес семь кегель. Кэмерон заливисто засмеялась – минуту назад она выбила девять.
Увлекшись наблюдениями, Чейз как-то пропустил момент, когда рядом села Тринадцать.
-Ты чего такой хмурый? Ревнуешь?
Роберт дернулся, испугавшись звука её голоса, пиво выплеснулось на футбоку.
-Извини, не хотела тебя напугать.
Чейз взял протянутую девушкой салфетку, промокнул черное пятно. Без толку, конечно, ну да ладно.
-Ревную? Кого бы? Да и откуда такие мысли?
-Слишком хмурый. И не рассказывай про голову – всё равно не поверю, когда у тебя болит голова, ты смешно жмуришься.
Тринадцать улыбнулась, Чейз невольно улыбнулся в ответ. Удивительная девушка.
-Ты за мной наблюдаешь?
-Нет, просто внимательная.
Чейз пожал плечами и перевёл взгляд на дорожку. Шар, пущенный Эллисон, прошел совсем с боку, выбив только три очка. Девушка совсем не расстроилась, но попыталась состроить недовольную гримасу. Внезапно, словно почувствовав его взгляд, обернулась и ослепительно улыбнулась коллегам. Серые глаза встретились с пронзительно голубыми. У Чейза захватило дух – так красива девушка была в этот момент. Обида отступила, оставив вместо себя какое-то странное нежное чувство. Он улыбнулся, и в этот момент Кэмерон перевела взгляд на Тауба, что-то негромко говорившего ей.
Он понаблюдал ещё минуту, как она эффектно кидает шар, выбивая – подумать только! – страйк, как хлопает Криса по протянутой руке в честь завершения поединка, как идёт к бару, распуская волосы. Потом, решившись, повернулся к Рэми:
-Знаешь, я не смогу пойти с тобой завтра в бар. Извини меня, хорошо?
Тринадцать наиграно возмутилась:
-Ах так?! Ну и ладно – пойду с Форманом, он меня тоже звал.
Чейз, смеясь, похлопал девушку по плечу и пошел к бару.
Тринадцать с грустной улыбкой наблюдала, как парень садится рядом с Эллисон и начинает, улыбаясь, что-то быстро говорить, как Кэмерон накручивает на палец прядь волос, бросает на Чейза взгляды из-под полуопущенных ресниц.
Ну и ладно… Значит Тринадцать пойдёт на свидание с Форманом. Возможно, если он хоть в половину так хорош, как Чейз, они даже неплохо проведут время.


Слэш по Хаусу

Заявку не помню, но идея в том, что Хаус сошел с ума.
Дождь бьёт по асфальту, по земле, по деревянному гробу. Ледяные капли затекают за шиворот, путаются в волосах, бегут по щекам. На кладбище тихо. Вокруг небольшой могилы собрались всего десять человек. Лиза, спрятав лицо на груди любовника, тихо плачет. У Тринадцатой красные глаза, даже Чейз шмыгает носом. Хаус смотрит прямо, не отрывая взгляда от спокойного, словно застывшая маска, лица. Высвобождается из объятий Кадди и медленно, хромая, подходит к гробу. Склоняется, будто собирается поцеловать друга в лоб, но резко дергается и касается губами ледяных губ. Шепот – тише ветра, так, чтобы стоящие у могилы не услышали.
-Ну почему ты такой упрямый? Всё могло быть иначе, если бы ты просто согласился. Незачем было так сопротивляться. Я ведь всё равно тебя поцеловал.
***
Уилсон открывает после третьего звонка. Галстук развязан, но не снят, на левой ноге не хватает ботинка, штанины светло-кремовых брюк залиты чем-то коричневым. В руке бутылка рома, на столе чистый бокал – пил из горла? Хаус, не дожидаясь приглашения, проходит, толкнув друга плечом. Успевает дойти до гостиной, когда сзади раздаётся тихое:
-Я тебя не звал.
Звучит жалобно, Хаус усмехается, сбрасывает ботинки.
-Я и не ждал, что позовёшь.
Уилсон пожимает плечами и, шатаясь, идёт к дивану. В какой-то момент ноги подводят, и он позорно валится прямо на Хауса. Хаус, кажется, не против. По крайней мере, его руки довольно настойчиво обвиваются вокруг талии друга. Он поддерживает, или держит?
-Джеймс…
Голос бархатный, чуть хриплый. Сводит с ума, как и прежде. Уилсон собирает последние остатки мужества и выворачивается из объятий. Садится на диван. В голове нещадно шумит, стол никак не желает остановиться на одном месте.
-Джеймс, не будь идиотом. Я сделал это ради тебя.
-Да пошел ты.
Он был готов прожить с ним остаток жизни в бегах, а Хаус предпочёл провести четыре года в тюрьме.
-Тебе что, понравилось скрываться? Ну давай кого-нибудь убьём и сбежим.
Уилсон не смеётся. Он долго молчит, а когда говорит, его голос звучит глухо:
-Я нашел тебя. Твои ориентировки разослали во все штаты, а нашел тебя я. Я попрощался с карьерой, с родными, с друзьями. А ты сбежал.
Он не злится. Злость ушла ещё четыре года назад, прихватив с собой обиду. Осталась непонятная боль в районе сердца и гнетущая тоска.
Он отстранённо наблюдает, как Хаус подходит и опускается на пол перед ним, как наклоняется ближе и прижимается губами к его губам. Он смотрит в его светлые голубые глаза и… отвечает.
Поцелуи глубокие, голодные – как же они оба истосковались за эти долгие годы. Голова отчаянно кружится, но горячие руки, скользнувшие под рубашку, не дают забыться. Уилсон жмурится, подставляя шею под грубые поцелуи. Хаус прикусывает кожу, оставляя отметины, но на это плевать. Слишком долго он этого ждал, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
*
Наутро Уилсон, проснувшись, боится открывать глаза. Голова нещадно болит, но пугает не это. Произошедшее вчера кажется сном. Как много таких пьяных снов он видел за эти четыре года! Опять проснуться в пустой кровати было бы выше его сил.
Горячая ладонь ложится на его бедро. Уилсон выдыхает.
***
У Уилсона паршивый день. С самого утра не задался. Хотя, пожалуй, даже с самого вчерашнего вечера. Это сколько же надо было выпить, чтобы забыть собственный адрес? И почему, собственно, адрес Хауса он не забыл?
Вчерашний вечер Уилсон помнил. Частями. Причём некоторые части отчаянно хотелось забыть. Но, видимо, слишком шокирующие события из памяти даже старческий склероз не сотрёт.
Уилсон сжал голову руками, пытаясь отогнать образ узеньких розовых трусов. Трусов Хауса. Воспоминания о взбитых сливках на сосках облегчения не принесли.
Хотелось напиться. Джеймс отдернул руку, тянущуюся на бокалом – пить, после вчерашнего? Упаси господь. Нужно отвлечься. Вот, например, какие-то бумаги. Что у нас тут? Ответ на его консультацию с доктором Хорвелом из Лондонской больницы. На конверте красный штамп.
Алые лепестки роз на белоснежных шелковых простынях. Рыжевато-желтое пламя свеч. Их было 23. Уилсон знает, он считал, пока Хаус танцевал ему стриптиз, обмахиваясь пушистым боа.
Губы опухли и покраснели. К ним даже больно прикасаться – оказалось, Хаус любит целоваться. Причём настолько же, насколько Уилсон любит дышать. Это было что-то сродни боя, в котором один яростно нападал, а второй панически пытался уйти из-под атаки. Да господи, он сделал Грегу минут ради того, чтобы хоть пятнадцать минут избежать поцелуев.
Дверь в кабинет с грохотом распахнулась. Хаус вошел стремительной походкой. Поставил на стол две кружки кофе, завалился на диван, швырнул трость на стол. Как всегда. Ничего нового и необычного. В душе Уилсона забрезжила счастливая мысль, что всё, что было ночью, могло оказаться пьяным сном, бредом.
-Заедем ко мне после работы?
Уилсон застонал.
-Я до сих пор не уверена, что это хорошая идея.
-Брось, всё получится. Мы с Хаусом всё-таки мужчины, хоть и не самые обычные. Нам тоже иногда нужна женщина. Поверь мне, я его знаю – из всех женщин света он готов переспать только с тобой. Я уже подготавливаю почву, а ты пока… Ну не знаю. Покрути попой, постреляй глазками. В общем, завлекай его. Главное, помни - он должен думать, что позвать тебя третьей – его идея.
*
Хаус глядит на Лизу, протягивающую ему папку. Смотрит внимательно и как-то удивлённо. Лизе становится не по себе.
-К нам загремел очередной спонсор с гайморитом? Отдай дело Форману – и он обрадуется, и я посмеюсь.
-Мальчик, 13 лет, судя по симптомам, у него сразу три редких заболевания.
-Это ты ради мальчика надела новый лифчик? Думаешь, он только бросит взгляд на твоё декольте и тут же излечится?
Кадди считает в уме до пяти. Хауса нужно соблазнить, а не убить.
Так. Как там мужчины завлекаются?
-Хаус, пожалуйста. Мальчик сам не излечится. Ты же самый лучший диагност в штатах, тебе тут работы на два часа!
Комплименты. Можно мысленно себе поаплодировать.
Хаус изумлённо заламывает бровь. Ну точно персонаж известного молодежного бестселлера.
-А что мне за это будет?
Зарплата, блин.
-Всё, что угодно…
Произнести томным голосом, посмотреть из-под ресниц, уйти, виляя бедрами. Выдохнуть.
*
Едва за главврачом закрывается дверь, Хаус тихо смеётся. Договорились с Уилсоном, значит. Господи, как же ими просто управлять!
***
Капли дождя с яростным стуком бьются о деревянную крышку гроба. Процессия, остановившаяся вокруг могилы, кажется до нелепого маленькой. Последний каприз Хауса – список людей, которым необходимо присутствовать на похоронах. У изголовья гроба стоит Форман – поникший, растерявший весь апломб. Рядом с ним Тринадцать, её разыскать было сложнее всего. Пак стоит под руку с Таубом, она не плачет. Слишком шокирована, наверное. Чейз поддерживает за талию Адамс – она так надрывно плачет, что, кажется, вот-вот упадёт в обморок. С другой стороны от Роберта стоит Эллисон – любимица Хауса, её имя в списке стояло первым.
Уилсон замечает все эти вещи словно на автомате. Он стоит в стороне от всех, пресекая любые попытки заговорить с ним. Его взгляд перескакивает с лица на лицо, с пожухлой травы на зелень дерева над головой, с неба на грязные ботинки Пак. Лишь бы не смотреть на деревянный ящик рядом с глубокой вырытой ямой.
Всё как в тот день. То же яркое солнышко, те же уставшие заплаканные лица, та же тишина кладбища. Даже птичка такая же о чём-то щебечет в листве.
Кому и чем он так насолил, что сама судьба ополчилась против него? Почему всех, кого он любит, рано или поздно приходится класть в деревянную коробку и закапывать под землю?
Джеймс оборачивается на небольшую ухоженную могилу в десяти метрах от него. Вокруг неё пять ярко-алых букетов, на белоснежном мраморе имя и дата – 21 мая 2008.
Кто-то аккуратно тянет его за локоть. Эллисон. Показывает рукой на гроб, кажется, он прослушал всю церемонию. На ватных ногах подходит к могиле. Зажмуривается против своей воли – не видеть, не смотреть, не думать.
Кожа Хауса белая, точно надгробная плита, и такая же ледяная – Уилсон чувствует это, когда отводит с лица непослушно лежащую прядь и склоняется для поцелуя. Целует не так, как правильно, в лоб, но прижимается непослушным ртом к потемневшим губам. Забыть, не думать, не помнить. Вот сейчас Грег ответит на поцелуй, встанет и скажет, что это была просто дурная шутка. Вот сейчас. Сейчас. Ну же!
Но Хаус не отвечает. И не встаёт. Уилсон судорожно всхлипывает и падает на колени.
***
Если бы кто-нибудь спросил Уилсона, каким был самый большой позор его жизни, он был, наверное, рассказал о пьяных танцах на барной стойке на третьем курсе меда. Или о девочке, с которой он целовался в кафе, и которая оказалась совсем не девочкой. Или о... Впрочем, не важно, о чём бы он рассказал. Важно, что вспомнил бы он один мартовский день – для посторонних глаз самый обычный день из жизни Джеймса Уилсона.
*
Зачем он купил тот журнал, Уилсон не может сказать до сих пор. Вроде бы заходил в магазин за новым выпуском «Medical innovations», а вышел с толстым глянцевым журналом в непрозрачном пакете.
Открывать его на работе Уилсон не решился, хотя очень хотелось. Но не сидеть же с таким... изданием в руках, когда в кабинет в любой момент может ворваться Хаус. Или, того хуже, кто-то из его команды. Волей-неволей пришлось ждать вечера.
Дома, уютно устроившись в кресле и налив себе кружку горячего чая – чёрного с лимоном - он, наконец, достал из пакета заветный журнал. Не то чтобы его интересовала подобная макулатура, она его вообще не особо-то привлекала, но как-то так получилось, что, когда Джеймс перелистнул последнюю страницу, чай уже остыл, а карие глаза сверкали от восторга.
Звонок в дверь раздался слишком внезапно. Наверное, поэтому журнал так панически полетел под стол, вместо того, чтобы быть спрятанным среди бумаг. И уголок его торчал из-под дивана именно поэтому.
Уилсон никогда не забудет, как шумело в его ушах, когда Хаус, окинув гостиную пристальным взглядом детектива со стажем, поднял журнал и раскрыл его на – вот совпадение! – самой интересной странице. Не забудет, как расширялись небесно-голубые глаза, пока их обладатель разглядывал двух... кхм... не вполне одетых парней, самозабвенно целующихся под душем. И тихое «Кто бы мог подумать, что тебе это нравится» тоже будет помнить всю жизнь.
*
Если бы кто-нибудь спросил Уилсона, каким был самый счастливый момент его жизни, он бы вспомнил следующий после инцидента с журналом день – когда Хаус, привычно заскочив с двумя кружками кофе в его кабинет, неуверенно предложил выпить по паре пива после работы.


Фемслэш по Хаусу (это я писала?! Оо)
В баре шумно и накурено. Из колонок звучит какая-то современная мелодия, басы бьют так сильно, что, кажется, отдают в сердце. Тринадцать смотрит, как Эмбер запрокидывает голову, когда выпускает в потолок струйку дыма, невольно сглатывает, когда видит, как ходят её ключицы. Эмбер в ответ лениво щурится, разглядывая девушку. Ей нравится, как вьются на концах волосы Тринадцатой, как блестят в свете грязных ламп покрытые прозрачным лаком ноготки. Ей нравятся ямочки, появляющиеся на щеках коллеги, когда та смеётся. Видимо, она выпила всё же больше, чем планировала, потому что ей неожиданно нравится глубокий вырез на майке Рэми, её грудь, и её дыхание смешно щекочет щёку, когда Хэдли наклоняется и тихо шепчет:
- А ты не такая уж и стерва, как кажешься... По крайней мере, когда молчишь.
Эмбер смеётся и облизывается, не сводя пристального взгляда с лица своей спутницы. Виски бурлит, смешавшись с кровью, и ей уже не хочется послать эту зазнавшуюся девчонку к черту вместе со всеми её барами.
Она не помнит, как уходила от барной стойки, зато прекрасно помнит холод деревянной двери в кабинке женского туалета, помнит нежные губы Тринадцатой на своей шее, её руки, пробравшиеся под платье...
-Я не умею долго молчать.
-Я попробую тебя научить.
***
-Не спится?
Кадди заходит на кухню, зажигает свет. Рэми щурится от яркости освещения и кивает на соседний стул. На барной стойке перед ней заварочный чайник, в нём – фруктовый ройбуш. Лиза берет себе прозрачную кружку, наливает чай и садится напротив.
-Ты ведь тоже вспоминаешь о нём, Лиз?
Вот так вот просто – ночью, за чаем, разрушается барьер, и тема, которая всегда была под негласным запретом, кажется единственно возможной сейчас. Как просто - не надо называть даже имени.
-Конечно, думаю. Я собиралась выйти за него замуж. А вот почему о нём думаешь ты, ночью, да ещё и без алкоголя? Я даже не знаю, кого к кому ревновать.
Шутка неудачная, но Тринадцать усмехается.
-Просто я подумала… А ведь, сложись всё иначе, я бы не сидела сейчас здесь. И я обрадовалась. И возненавидела себя.
Рэми опускает голову на скрещенные на столе руки и плачет. Лиза растерянно гладит её по голове, запуская пальцы в густые волосы.
-Не вини себя, Рэм. Мне кажется, я бы все равно рано или поздно полюбила бы тебя.
Кадди врёт, и они обе это знают, но плечи Тринадцать перестают трястись, а всхлипы становятся тише.
*
На следующий день к ухоженной могиле на кладбище приходят по раздельности и в разное время две девушки. Обе кладут на постамент по букету васильков и обе, касаясь губами холодного мрамора, шепчут:
-Если бы ты знал, как мне тебя не хватает.

@темы: fanfiction