Межсезонье сурово. Путаюсь в междометиях, пью портвейн.
Говорю: "Не сумею", зеркала смеются: "Ну, не сумей".
Зеркала улыбаются, осколки колки, когда их бью.
Я включаю аську, читаю твой статус-месседж: "I don't seek U".
Межсезонье дождливо, на ладонях линии, крест и ноль.
Вот бы кто-то набрал мой номер, сказал негромко: "Пошли со мной,
я тебе покажу невозможный остров, сады у моря, страну Нигде"...
Но в моём мобильном пустота и холод - куда их деть?
Ты говорила, что ты меня знаешь, каждую трещинку, каждый шов.
Я спала на твоём плече, не вздыхая, не видя дурацких снов.
А когда ты ушла - это было не больно, это был болевой блять шок.
И с тех пор я всегда весной нездорова, пью портвейн, тереблю курок.
Завтра будет новое утро, на востоке - алые паруса.
Только я не проснусь Ассолью, до гроба верящей в чудеса.
Межсезонье болеет, возможно, астмой, оспой, холерой, чумой.
Вот бы ты набрала мой номер и прошептала: "Идём домой".
Зеркала улыбаются, осколки колки, когда их бью.
Я включаю аську, читаю твой статус-месседж: "I don't seek U".
Межсезонье дождливо, на ладонях линии, крест и ноль.
Вот бы кто-то набрал мой номер, сказал негромко: "Пошли со мной,
я тебе покажу невозможный остров, сады у моря, страну Нигде"...
Но в моём мобильном пустота и холод - куда их деть?
Ты говорила, что ты меня знаешь, каждую трещинку, каждый шов.
Я спала на твоём плече, не вздыхая, не видя дурацких снов.
А когда ты ушла - это было не больно, это был болевой блять шок.
И с тех пор я всегда весной нездорова, пью портвейн, тереблю курок.
Завтра будет новое утро, на востоке - алые паруса.
Только я не проснусь Ассолью, до гроба верящей в чудеса.
Межсезонье болеет, возможно, астмой, оспой, холерой, чумой.
Вот бы ты набрала мой номер и прошептала: "Идём домой".